Мы оставались около Ихэ-цаганъ-гола до 11 октября; отдыхъ былъ крайне необходимъ. Прежде всего мы разсчитались съ Гамданъ-баемъ и таглыками, которымъ хотѣлось поскорѣе отправиться на родину черезъ Чименъ-тагъ и Токкузъ-даванъ.
За перенесенные труды и безукоризненную службу они получили двойную противъ условленной плату, большой запасъ провизіи, нѣсколько овецъ и нашихъ забракованныхъ животныхъ, которымъ, однако, надо было дать немного отдохнуть передъ новымъ путешествіемъ.
(Съ фотографіи Даллёфа)
Слѣдующимъ дѣломъ, требовавшимъ и времени и многихъ соображеній, было снаряженіе новаго каравана. Узнавъ, что намъ нужны лошади, монголы день-деньской толклись у моей палатки, предлагая лошадей. Цѣнъ они не заламывали, и мы пріобрѣли у нихъ 20 крѣпкихъ, сытыхъ лошадей.
Но намъ еще нужны были вьючныя сѣдла. Старыя были брошены вмѣстѣ съ павшими по пути животными. Парпи-бай былъ мастеръ изготовлять сѣдла, матеріалъ доставили монголы, и площадка передъ людской палаткой превратилась въ сѣдельную мастерскую.
Я-же былъ цѣлые дни занятъ изученіемъ языка и разспросами монголовъ насчетъ мѣстныхъ географическихъ названій, климата, образа жизни монголовъ, ихъ религіи и т. п. Большинство изъ нихъ бывало въ Лассѣ и разсказывало много интереснаго объ этомъ городѣ и о пути туда.
Узнавъ, что я очень интересуюсьихъ "бурханами", - фигурки боговъ изъ терракоты, которыя монголы носятъ въ футлярахъ ("гау") на шеѣ, - они стали приносить ихъ мнѣ и даже продавали тайкомъ за хорошую цѣну. Боялись они въ данномъ случаѣ не меня, а другъ друга, являлись въ мою палатку только въ сумерки и просили тотчасъ-же спрятать фигурки на дно моихъ сундуковъ.
Бурханы эти были мастерски сдѣланы въ Лассѣ. Футлярчики часто бываютъ серебряные съ выгравированными оригинальными, красивыми рисунками, съ украшеніями изъ бирюзы и коралловъ. Болѣе простые дѣлаются изъ красной мѣди или желтой.
Скоро я совсѣмъ подружился съ обитателями Ихэ-цаганъ-гола. Когда я рисовалъ, они вѣчно сидѣли около моей палатки, а когда заходилъ къ нимъ въ гости, угощали меня чаемъ и цзамбой. Они не выказывали даже и малѣйшей суевѣрной боязни или застѣнчивости, когда я срисовывалъ съ нихъ портреты. Мнѣ даже удалось подвергнуть многихъ изъ нихъ антропологическимъ измѣреніямъ.
Имъ не понравилось только, когда я вздумалъ отмѣтить высоту ихъ роста на шестѣ, подпирающемъ палатку. Они вообще всегда остерегались, чтобы я не дотронулся руками до ихъ макушки, можетъ быть, потому, что они возлагаютъ себѣ на голову бурхановъ въ знакъ почитанія, или потому, что ихъ благословилъ Далай-Лама или другое высшее духовное лицо.
Монголы придерживаются одноженства, и женщины у нихъ пользуются куда большею свободою, нежели у мусульманъ. Онѣ занимаютъ мѣста въ общемъ кругу около костра и не носятъ покрывалъ. Тулупы у нихъ держатся только на лѣвомъ плечѣ и на таліи, а вся правая верхняя часть туловища остается голой. Груди, даже у молодыхъ женщинъ, некрасивыя, отвислыя.
Не думаю, чтобы такая откровенность костюма содѣйствовала сохраненію супружеской вѣрности. Но, пожалуй, они такъ привыкли къ такому оголенію, что находятъ его вполнѣ естественнымъ. Сами монголы увѣряли меня, что нравственность у нихъ куда выше, чѣмъ у мусульманъ. Уже одно то, что мусульмане многоженцы, свидѣтельствуетъ, по мнѣнію монголовъ, о ихъ низкомъ нравственномъ уровнѣ.
(Съ фотографіи Даллёфа).
Въ первый-же день ко мнѣ явился съ визитомъ самъ старшина Ихэ-цаганъ-гольскій Сонумъ и принесъ въ даръ прѣснаго молока, кислаго кобыльяго молока и перебродившаго кумыса, похожаго на водку. Послѣдній имѣлъ отвратительный вкусъ, но, должно быть, былъ крѣпокъ, такъ какъ Парпи-бай, нѣсколько неумѣренно хлѣбнувшій его, никуда не годился потомъ весь день. Сонумъ былъ одѣтъ въ огненно-красную мантію и китайскую шапку съ пуговкой и длинными лентами. На слѣдующій день я отдалъ визитъ. Прямо противъ входа въ кибиткѣ стоялъ небольшой алтарь. Онъ состоялъ изъ нѣсколькихъ, поставленныхъ одинъ на другой ящиковъ съ деревянной дощечкой сверху. На послѣдней были разставлены въ рядъ мѣдныя чашечки и блюдца съ водой, мукой, цзамбой и другими приношеніями бурханамъ.
Кромѣ того, тамъ находились священныя книги, вращающіеся молитвенные валики и бурханы изъ Лассы и Даши-лумпо. Прикасаясь къ послѣднимъ или глядя на нихъ, нельзя ни курить, ни даже дышать на нихъ. Я, по незнанію, погрѣшилъ противъ этого закона, и бурхана очистили, подержавъ надъ жаровней, съ какими-то благовонными травами. Изображеній не долженъ также касаться прахъ.
Посреди кибитки горѣлъ подъ таганомъ огонь, поддерживаемый тамарисковыми вѣтвями и корнями; на таганѣ стоялъ котелъ. Для гостей приготовили небольшія скамеечки, на которыя и ставились кушанья. Такимъ образомъ, въ кибиткѣ было больше мебели, нежели у киргизовъ. Самыя кибитки называются "ургами"; онѣ очень похожи на киргизскія "кара-уи". Замѣчательно, эта форма жилищъ распространена по всей огромной Центральной Азіи, у народовъ самыхъ различныхъ расъ, не имѣющихъ даже сношевій между собою. Матеріалъ, изъ котораго кибитки дѣлаются, свидѣтельствуетъ о бѣдности страны другими сырыми продуктами, а форма дѣйствительно самая удобная и практичная.
Около палатки было водружено въ землю копье, - знакъ резиденціи старшины. Вокругъ росли высокіе, какъ деревья, кусты тамариска. Они доставляютъ матеріалъ для выдѣлки разной посуды и другой обиходной утвари, которую монголы мастерятъ сами. Значительную часть домашней утвари и продовольствія, напр. муку, они привозятъ изъ Синина.
Наши знакомцы монголы были настоящими кочевниками. Когда скотъ ихъ съѣстъ весь подножный кормъ въ одномъ мѣстѣ, они переходятъ надругое. Аулъ ихъбылъ расположенъ очень благопріятно, въ сухомъ руслѣ рѣки; воду они доставали изъ колодца, глубиною въ 1.21 м.; изъ колодца-же поили по вечерамъ животныхъ. Особенно развито у монголовъ коневодство. По всей окрестности разносилось лошадиное ржанье; по вечерамъ женщины доили кобылъ. Кумысъ, или закисшее и перебродившее кобылье молоко, и является главнымъ напиткомъ монголовт? Они держатъ также много овецъ, верблюдовъ и рогатаго скота, земледѣліемъ-же вовсе не занимаются.
Во время нашего пребыванія въ Ихэ-цаганъ-голѣ стояла чудесная погода. Воздухъ былъ чистъ и спокоенъ; около полудня температура подымалась до +15°. Въ палаткѣ становилось иногда такъ жарко, что мнѣ приходилось сидѣть въ одной рубашкѣ. Ночи, наоборотъ, были такія-же холодныя, какъ въ горахъ; въ ночь на 12 октября минимальный термометръ упалъ до ?15.1°. Особенно красивымъ бывалъ всегда закатъ, когда хребетъ Цаганъ-ула рисовался на югѣ чернымъ рѣзкимъ силуэтомъ. Да, недурно было въ это осеннее время сознавать, что онъ остался позади.
Въ сумерки, въ аулѣ начиналась суета,?при-ходилъ скотъ; женщины съ длинными косами, въ широкихъ войлочныхъ шапкахъ, то и дѣло сновали между рядами сытыхъ кобылъ и блеющихъ овецъ, мужчины загоняли стада, а стая длинношерстыхъ черныхъ собакъ подымала страшный гамъ. Мои люди, закончивъ свой трудовой день, усаживались вокругъкостра ужинать, а Мирза громко читалъ имъ изъ хроники объ Имамѣ-Джафарѣ-Садыкѣ. Въ общемъ выходила привлекательная картина. Въ полуоткрытыхъ кибиткахъ блестѣли огни, и мы въ полномъ смыслѣ слова наслаждались благодатнымъ отдыхомъ въ этомъ совершенно лѣт-немъ климатѣ, послѣ долгаго пребыванія въ холодныхъ непривѣтливыхъ горахъ. Въ этомъ плотномъ воздухѣ можно было шевелиться, не боясь запыхаться. Абсолютная высота мѣстности равнялась всего 2,815 м.
(Съ русской фотографіи изъ Урги)
Хотя мои слуги - мусульмане въ глубинѣ души презирали монголовъ, считая ихъ дикарями и язычниками, обѣ стороны прекрасно уживались, стараясь понять другъ друга. Можно было умереть со смѣху, глядя, какъ Дорча совершенно серьезно выдѣлывалъ невѣроятные жесты и гримасы, чтобы растолковать что-нибудь мусульманамъ. Онъ кричалъ имъ, словно глухимъ, корчилъ гримасы, какъ будто лицо у ыего было изъ гуттаперчи, прыгалъ и подскакивалъ точно клоунъ. Зато, когда слушателямъ, наконецъ, удавалось понять его, удовольствію его не было границъ. Онъ хохоталъ во все горло и долго кивалъ головой, словно фарфоровый китайскій болванчикъ.
12 октября. Оъ самаго восхода солнца, въ лагерѣ царствовали суматоха, шумъ и бѣготня, обычные при сформированіи новаго каравана. Вьюки взвѣшивали и располагали попарно. Ягданы съ хрупкими вещами предназначались дляболѣе спокойныхъ лошадей, вещи погрубѣе, палатки и провіантъ - для болѣе рѣзвыхъ. Весь аулъ со старшиной во главѣ былъ на ногахъ. Намъ не хватило веревокъ, и ихъ тотчасъ-же доставили. Женщины нанесли намъ молока на два дня. Когда караванъ уже отъѣхалъ порядочный конецъ, насъ догналъодинъ молодой монголъ, только теперь рѣшившійся продатьсвоего бурхана.
Караванъ съ виду былъ очень хорошъ и быстро подвигался къ востоку, подъ предводительствомъ опытнаго Дорчи. Я съ чувствомъ особеннаго удовольствія озирался на сытыхъ, крѣпкихъ, отдохнувшихъ лошадей, которыя теперь должны были служить намъ долго.
А какая перемѣна ландшафта! Мы •вхали по мягкой тропѣ, извивавшейся по ровной степи съ сочною травою. По правую руку высился вдали Цаганъ-ула, налѣво разстилались словно море безбрежныя пустыни Цайдама. Рѣзкимъ измѣненіямъ рельефа, разнымъ неожиданностямъ, столь свойственнымъ горнымъ областямъ, насталъ конецъ, и моимъ глазамъ и перу было мало дѣла. Ландшафтъ сталъ крайне однообразнымъ; оживляли его только овраги, да сухія русла рѣкъ. Въ Бага-намага (маленькомъ источникѣ) мы напоили лошадей. На привалъ-же остановились въ степи, гдѣ не было недостатка ни въ водѣ, ни въ подножномъ кормѣ, ни въ топливѣ; прошли 29 килом.
13 октября. Дулъ довольно свѣжій, западный вѣтеръ, наполнившій атмосферу пылью, которая застлала ближайшія горы. Тропа наша шла къ OSO то по кочковатымъ, пустыннымъ солончакамъ, то по сочнымъ и густымъ зарослямъ камыша, то по сухимъ оврагамъ и балкамъ.
(Съ русской фотографіи изъ Урги).
Въ Цакшѣ, до которой было отъ послѣдняго лагеря 31 килом.; мы нашли 10 монгольскихъ кибитокъ, т. е. столько ясе, сколько въ Ихэ-цаганъ-голѣ. И здѣсъ я встрѣтилъ дружественный пріемъ у старшины; всѣ члены его семьи были заняты изготовленіемъ стремянъ изъ вѣтвей тамариска и ремней, На слѣдующій день тропа немного уклонилась къ сѣверу и пошла по обширной солончаковатой, болотистой мѣстности; грунтъ хотя и просохъ отчасти, все еще былъ неудобенъ для передвиженія. Вдали мы видвли иногда небольшіе аулы или стада овецъ, которыхъ стерегли мальчики и женщины. До Ихэ-гола, третьяго рукава Най-джинъ-мурена (или Най-джинъ-гола) было26км., и мы еще разъ стали на берегу рѣки, съ которой познакомились еще около лагеря - XXXV.
Вечеромъ явилась толпа монголовъ, желавшихъ продать матеріи изъ Лассы; они принесли съ собой водки въ двухъ мѣдныхъ кувшинахъ. Водкой этой они вмѣстѣ съ Дорчей наугощались такъ, что принялись громко кричать и вызывать мусульманъ на единоборство. Борьба имѣла то хорошее послѣдствіе, что полупьяные монголы значительно протрезвились. Послѣ того они заснули крѣпкимъ сномъ, а на другое утро стали просить датъ имъ отдохнуть у насъ денекъ, ссылаясь на головную боль. Но имъ было отказано.
Мы переѣхали вбродъ Ихэ-голъ, ширина котораго доходила здѣсь до 400 м., а глубина была крайне незначительна. Береговыя террасы, высотою въ 5 м., указывали, однако, что лѣтомъ уровень воды значительно повышается. Русло рѣки было слегка усѣяно щебнемъ, и направлялось значительными извилинами къ сѣверу, къ центральному соленоводному бассейну.
Ландшафтъ на противоположномъ берегу былъ также однообразенъ. Во всѣ стороны разстилалась ровная, какъ спокойная поверхность морская, тихая и пустынная степь. Никакихъ животныхъ, ни дикихъ, ни домашнихъ; взору не на чемъ остановиться, отдохнуть. Мѣстечко это называлось Урду-толе (27 килом). Тутъ мы нашли воду и подножный кормъ. Монголы, въ отличіе отъ мусульманъ, тотчасъ по приходѣ на мѣсто пускаютъ лошадей пастись на свободѣ.
16 октября мы прошли только 20 килом. до Тогда-гола (2,786 м.). Обыкновенно цайдамскіе монголы дѣлаютъ ежедневно небольшіе переходы, такъ что понятно, почему они насчитываютъ отъ Ихэ-цаганъ-гола два мѣсяца пути до Лассы и 43 дня до Синина.
Ночь была холодная, минимальный термометръ упалъ за ночь до ?16.3°. Здѣсь было, такимъ образомъ, гораздо холоднѣе, чѣмъ въ Тибетѣ; правда, что континенталъная зима съ ея суровыми холодами была уже не за горами. День выдался ясный, чудесный; на югѣ ясно обрисовывались горы, носившія у мѣстныхъ жителей названіе "карангуинъ-ула" или черныя горы. Тогда-голъ течетъ по очень глубокому и узкому руслу, черезъ которое трудно было перебраться, не замочивъ ногъ. Очутившись на другомъ берегу, мы постарались поудобнѣе расположиться въ кустахъ тамариска, намѣреваясь посвятить слѣдующій день отдыху.
Проводникъ нашъ Дорча получилъ здѣсь разсчетъ и могъ вернуться въ свои пустынныя горы, къ дикимъ якамъ, куда его тянуло поскорѣе, такъ какъ онъ боялся, что старуха тревожится его долгимъ отсутствіемъ. Вмѣсто Дорчи я нанялъ молодого, высокаго, крѣпко сложеннаго монгола, по имени Лопсенъ, который много разъ бывалъ въ Лассѣ и Сининѣ и, такимь образомъ, прекрасно зналъ эту область. Онъ оказался однимъ изъ лучшихъ моихъ слугъ, всегда былъ веселъ и бодръ и освѣжалъ мои познанія въ монгольскомъ языкѣ.
Лопсенъ живо добылъ мнѣ нѣсколько бурхановъ и "танка" - родъ хоругвей съ изображеніями Далай-ламы и Банчинъ-Богдо*). Какъ онъ ихъ досталъ, не знаю; должно быть, просто на просто стащилъ ихъ у нашихъ сосвдей, такъ какъ очень боялся, чтобы они не увидѣли этихъ предметовъ.
*) Банчинъ-Ирембучи, духовное лицо, равное въ тибетской іерархіи. Далай-ламѣ.
(Съ рисунка автора)
До Толе было 27 килом., которые мы и сдѣлали 18 октября. Лопсенъ остался на одинъ день со своими, чтобы запастись продовольствіемъ и лошадью, но обѣщалъ скоро догнать насъ. До Толе взялся сопровождать насъ другой монголъ, но такъ и не явился, такъ что мы обошлись безъ проводника,тѣмъ болѣе, что дорога была ясно видна. Между прочимъ, одинъ конецъ пути пришлось пробираться по тамарисковой чащѣ, напоминавшей небольшой лѣсокъ.
Миновали очень живописное "обо". Поперегъ дороги протянуты были между кустами тамариска веревки и шнурки, увѣшанные прикрѣпленными къ нимъ разноцвѣтными лоскутьями. Каждый лоскутъ былъ исписанъ обычной молитвенной формулой. Кое-гдѣ висѣли и бараньи лопатки, также покрытыя тибетскими письменами. Въ общемъ выходило нѣчто, напоминавшее мусульманскіе лѣсные мазары, но красивѣе и живописнѣе.
Затѣмъ, намъ попалось озерко. Тутъ нагнали насъ нѣсколько верховыхъ монголовъ, которые и сказали намъ, что это Толе и что дальше мы найдемъ воду не раньше, какъ въ разстояніи еще дня пути къ востоку. Поэтому мы расположились на стоянку, , купивъ у монголовъ мѣшокъ ячменя, который явился желаннымъ кормомъ для нашихъ лошадей. Въ Цайдамѣ трудно вообще доставать ячмень и хлѣбъ. Пшеницу покупаютъ въ Сининѣ, а ячмень хоть и воздѣлывается кое-гдѣ въ этой области, но въ небольшомъ количествѣ.
19-го догналъ насъ Лопсенъ, и подъ его предводительствомъ мы прошли 27 килом. до глубоко врѣзавшейся въ почву горной рѣки Гаттаръ. Теперь на сѣверѣ ясно обрисовывалась горная цѣпь, которая ограничиваетъ Цайдамскій бассейнъ съ этой стороны и которую Лопсенъ назвалъ Курлыкинъ-ула. Вечеромъ мы разговаривали въ моей палаткѣ.о предстоящемъ путешествіи въ Сининъ, до котораго, по словамъ Лопсена, было 30 дней пути. Онъ сообщилъ также, что кукунорскіе тангуты извѣстные разбойники и воры, и что въ этой области намъ надо будетъ держать ухо востро. Онъ спросилъ поэтому, хорошо ли мы вооружены и, увидавъ, что у насъ три ружья и пять револьверовъ, успокоился. Далѣе онъ сообщилъ, что въ области Курлыкъ-нора и дальше къ востоку намъ придется довольствоваться малымъ по части продовольствія, такъ какъ дунганы во время послѣдняго возстанія отняли у туземцевъ весь скотъ.
20-го октября прошли по тамарисковымъ чащамъ, зарослямъ камыша и пустыннымъ участкамъ 20 килом. до Тенге-ликъ-гола. Южныя горы носили здѣсь названіе Номохунъ-ула. Вообще у цайдамскихъ монголовъ нѣтъ для этихъ горъ одного общаго названія, а все мѣстныя. Горныя рѣки около Гаттара и Тенгелика впадаютъ, какъ и Баянъ-голъ, Хара-усу и Булун-гиръ-голъ, въ центральное соленое озеро Голусунъ-норъ, (тростниковое озеро). Найджинъ-голъ, напротивъ, впадаетъ въ расположенное дальше къ западу озеро Доулэцзанъ-норъ, которое на европейскихъ картахъ обыкновенно обозначается неправильно Дабасунъ-норъ, или "Соленое озеро".
На слѣдующій день нашъ путь свернулъ слегка къ сѣверу, такъ что южныя горы стушевались, тогда какъ сѣверныя вырисовывались все яснѣе. По степнымъ и безплоднымъ участкамъ прошли мы 28 килом. до Ова-тёгёрука, гдѣ раскинулось нѣсколько монгольскихъ кибитокъ и гдѣ насъ, по обыкновенію, радушно встрѣтили. Живущіе здѣсь монголы принадлежатъ къ большому племени Тадженуръ. Надъ нѣ-которыми изъ нихъ удалось произвести краніологическія измѣренія.
(Съ рисунка автора)
Монголы эти ходятъ всегда въ длинныхъ бараньихъ тулупахъ съ поясомъ, изъ подъ котораго они вытягиваютъ тулупъ настолько, что онъ образуетъ какъ-бы мѣшокъ, надѣтый на верхнюю часть туловища. Онъ и служитъ мѣшкомъ, куда они кладутъ разныя вещи; кромѣ того, они носятъ у пояса ножъ, трубку, кисетъ съ табакомъ и щипчики, которыми выщипываютъ волосы изъ бороды, если она растетъ слишкомъ густо. Сапоги они носятъ съ остроконечными носками. Голову прикрываютъ островерхою или круглою шапочкой; часто также головнымъ уборомъ служитъ кусокъ войлока, завязанный на затылкѣ узломъ; ходятъ и простоволосыми. Волоса у нихъ по большей части коротко острижены, густые, темнаго или чернаго цвѣта. Косы у мужчинъ встрѣчаются въ Цайдамѣ гораздо рѣже, чѣмъ въ собственной Монголіи.
Цвѣтъ кожи у нихъ красновато-смуглый отъ постояннаго пребыванія на свѣжемъ воздухѣ, а также отчасти и отъ грязи; зубы, мелкіе, желтоватые, но, повидимому, долго сохраняются. Скулы выдающіяся, носъ приплюснутый, небольшой, голова круглая, какъ шаръ, впереди плоская, растительность на подбородкѣ рѣдкая; тонкій пушокъ развивается у мужчинъ послѣ тридцати лѣтъ отъ роду въ весьма рѣдкую бородку.
Въ Ова-тёгерукѣ мы достали два мѣшка ячменя; это было тѣмъ болѣе кстати, что передъ нами на два дня пути разстилалась пустынная область. Для перевозки этого запаса пріобрѣли молодую кобылу. Въ теченіе дня отдыха Исламъ-бай занялся кстати очисткой и описью кухонныхъ ящиковъ, причемъ открылъ цѣлый мѣшокъ кофейныхъ зеренъ и бутылку сиропа, подаренную мнѣ больше года тому назадъ патеромъ Гендриксъ. Кофе, чередуясь съ чаемъ, внесъ пріятное разнообразіе въ меню, сиропъ пошелъ на дессертъ.
23 октября путь нашъ свернулъ къ сѣверовостоку, и намъ предстояло перейти центральную пустынную полосу Цайдама. Вскорѣ растительность стала рѣдѣть и, наконецъ, прекратилась. Голая, безплодная, кочковатая и сырая почва часто бѣлѣла выцвѣтами соли; наконецъ, передъ нами развернулась пустыня.
На половинѣ пути пришлось перейти черезъ Хара-усу, т. е. Черную рѣку. Первый рукавъ ея былъ совсѣмъ узкій и струился по илистому руслу. Русло второго оказалось сухимъ. Русло третьяго глубоко врѣзалось въ мягкую почву и было такъ узко, что мы замѣтили его не раньше. чѣмъ были отъ него въ разстояніи нѣсколькихъ саженей.
Скользкіе берега круто обрывались въ рѣку, и намъ пришлось заступами надѣлать въ глинѣ ступенекъ для лошадей. Лопсенъ, знавшій бродъ, спустился первымъ, но едва лошадь сдѣлала шага четыре по водѣ, какъ погрузилась въ илъ до луки сѣдла, и всадникъ промокъ до пояса. Исламъ-бай попыталъ счастья въ другомъ мѣстѣ, но такъ-же неудачно.
Мы остановились. Люди принялись разъѣзжать по берегу въ обѣ стороны, но и въ ту и въ другую сторону рѣка становилась еще уже и глубже, и Лопсенъ заявилъ, что другого брода нѣтъ. Онъ былъ очень удивленъ такой прибылью воды и полагалъ, что она вызвана сравнительно теплою погодою за дослѣдніе дни и обильнымъ выпаденіемъ снѣга въ области Бурханъ-Будды, бѣлыя вершины котораго сіяли на югѣ.
Глубина самой воды, не превышала одного метра, но бѣда была въ томъ, что лошади глубоко погружались въ илъ и того и гляди могли завязнуть. При переправѣ при такихъ условіяхъ могли намокнуть и ягданы до самыхъ замковъ.
Итакъ, хотя мы и прошли всего 12 килом., пришлось остановиться и подождать, пока вода спадетъ. Досадно было, конечно, останавливаться изъ-за какой-то ничтожной рѣчонки въ 12 м. шириной, среди этой пустыни, гдѣ не было другой растительности, кромѣ жалкой поросли камыша на берегу. "Терпѣніе!" шепталъ западный вѣтеръ, бурно проносясь надъ пустыней; это ему, безъ сомнѣнія, были мы обязаны повышеньемъ уровня рѣки, задержанной вѣтромъ въ своемъ стремленіи къ западу.
Разбили палатку, лошадей пустили пастись, а въ дно рѣки воткнули шестъ съ надрѣзами, чтобы отмѣчать измѣненія уровня. Къ слѣдующему утру воды убыло только на 2 сант., а камышъ былъ уже съѣденъ нашими лошадьми до чиста. Лопсенъ и двое другихъ людей повели поэтому животныхъ обратно къ пастбищамъ Ова-тёгёрука. Нашъ лагерь лежалъ на высотѣ 2,706 м. надъ уровнемъ моря.
Западный вѣтеръ свирѣпствовалъ съ удвоенной силой. Съ навѣтренной стороны пола палатки вздувалась внутрь пузыремъ, суживая помѣщеніе. Ягданы, придерживавшіе загнутые внутрь концы полъ полатки, качались и сдвигались, колья трещали, и каждую минуту можно было ожидать, что палатку унесетъ вѣтромъ въ рѣку.
И надо-же было случиться такой задержкѣ! Я сталъ уже волноваться, такъ мнѣ нетерпѣлось вернуться на родину. Каждый пройденный конецъ пути казался мнѣ завоеваніемъ, приближавшимъ меня къ пути, ведущему на родину. Вотъ уже полгода я не получалъ никакихъ извѣстій оттуда. Я былъ одинокъ въ теченіе трехъ лѣтъ слишкомъ, проведенныхъ мною въ сердцѣ этого безконечнаго континента, берега котораго казались мнѣ просто недостижимыми.
Меня занимало каждый вечеръ подсчитывать, сколько килом. мы прошли за день и затѣмъ вычитать это число изъ тысячъ километровъ, которые намъ предстояло вообще пройти до нашей отдаленной цѣли, до Пекина. Отъ Хара-усу оставалось до него 2,025 килом. Сколько терпѣнія нужно будетъ еще затратить на этотъ путь, сколько ждетъ насъ еще приключеній прежде, чѣмъ мы на своихъ усталыхъ лошадяхъ въѣдемъ въ ворота этой крайней столицы востока!
Утромъ 26 октября вода, наконецъ, спала настолько, что мы могли перебраться черезъ рѣку. Ящики подняли на сѣдлахъ повыше, и каждую лошадь повелъ особый человѣкъ, Илъ, подъ тяжестью животныхъ, становился все болѣе рыхлымъ, и послѣднія лошади погрузились особенно глубоко. Но все обошлось благонолучно. На правомъ берегу вьюки снова уложили по старому. Тропа шла почти прямо на NNO по пустыннымъ областямъ. Окоро пришлось перейти черезъ главное русло Хара-усу и Булунгиръ-голъ. Дальше къ востоку всѣ эти рукава сливаются и впадаютъ въ Голусунъ-норъ.
Ѣхать по этой поверхности было не особенно пріятно. Верхній почвенный слой состоялъ изъ сухой темносѣрой глины, пропитанной солью, твердой и хрупкой, какъ кирпичъ-сырецъ; безчисленныя ямы и кочки дѣлали поверхность похожей на шведскій сухой хлѣбъ. Напротивъ, летучаго песку здѣсь совсѣмъ небыло.
Бассейнъ Цайдама здѣсь довольно узокъ и, пройдя 25 килом., мы снова очутились въ области, покрытой растительностью. Около нашего лагеря, разбитаго въ мѣстности Цаха-цакъ, не было воды, но Лопсенъ предупредилъ насъ объ этомъ заранѣе, и мы привезли сюда нѣсколько полныхъ мѣховъ.
До Пекина осталось теперь 2,000 верстъ.
